• Бизнес & Қоғам
  • 03 Желтоқсан, 2020

КАЗАХСТАН НА ФОНЕ НОВЫХ ПОТРЯСЕНИЙ В РЯДЕ СТРАН СНГ-2: Скрытая правда о том, кем были казахи и почему изменилось отношение к ним

В предыдущей статье под названием «Казахстан на фоне новых потрясений в ряде стран СНГ: Скрытая правда о  месте, отводимом РК в контексте постсоветских трансформаций» мы говорили о тех республиках, которые включены в проект «Восточное партнерство» в рамках инициированной Евросоюзом схемы разделения постсоветского пространства на   две группы.  

Теперь же речь пойдет о постсоветских странах, оставленных едино-европейскими политиками за пределами их проекта по пространственному переформатированию наследия Советского Союза. Это – Казахстан и республики Средней Азии или же, иначе говоря, страны региона, который в постсоветскую эпоху стал называться Центральной Азией. У России же положение относительно указанного проекта и вопроса возможности ее интеграции в состав единой Европы таково, что ее в данном случае следует рассматривать отдельно как от первых, так и от вторых.

В ЧЕМ РАЗНИЦА МЕЖДУ КЫРГЫЗСТАНОМ И ТУРКМЕНИСТАНОМ?

 Что же касается центрально-азиатского региона, он посредством имевшего место 5 октября в Бишкеке штурма и  захвата Белого дома (здания, где находятся парламент и администрация президента) манифестантами, вышедшими на акции протеста после прошедших 4 октября в Кыргызстане парламентских выборов, также оказался вовлечен в череду политических потрясений на постсоветском пространстве. Но в этой части СНГ природа социальных процессов, обуславливающих или могущих обусловить повышение активности привлекаемых к протестному выступлению масс до самого серьезного уровня, представляется иной, чем ее аналог в украинском, белорусском или, скажем, армянском случае. Общее у них – это только во многом популистская риторика, замешанная на призывах к объединению в борьбе за демократию и против коррупции. А громко не афишируемая или скрытая идеологема там и тут - отнюдь не одна и та же. О том, какая она есть в западной и юго-западной частях постсоветского пространства, мы уже говорили в предыдущей статье. В центрально-азиатском регионе в целом и в Кыргызстане, в частности, такая идеологема зачастую бывает ориентирована не на общий, а (узко)групповой интерес и выражается примерно в следующем – «мы (наша группа) – самый достойный государственной власти клан». Она, ясное дело, не всеобщая и не объединительная. Поэтому общественно-политические потрясения типа тех, какие имели место в начале октября в Бишкеке и какие могли бы потенциально прогнозироваться в других центрально-азиатских столицах, лишь призваны служить прикрытием в борьбе групп влияния или группировок, нацеленных на перехват власти и собственности.

В постсоветский период в Кыргызстане правили четыре президента: из них двое представляли «северную» (чуйско-иссыккульскую) общность кыргызов, а еще двое – «южную» (ошскую) общность. Трое из этого квартета вследствие протестных выступлений своих граждан досрочно покинули пост главы государства, а четвертый – тот, при котором лишь единожды за все время была соблюдена конституционная процедура смены власти на президентском уровне, - находится в заключении.

В Кыргызстане в отличие от Туркменистана, где сохранились, по утверждению российского ученого Алексея Малашенко, «деление на племена, соответствующая иерархия, а также своего рода племенное «разделение труда», не обнаруживается исторически сложившегося преобладания одной традиционной групповой общности на всеми другими. Поэтому там соперническая борьба за власть, надо полагать, и отличается очень высоким даже по центрально-азиатским меркам накалом. А в Туркменистане среди порядка 20 крупных племен, формирующих в пределах республики коренной этнос, основную роль играли и играют составляющие около 40  процентов населения текинцы,  а также йомуды и эрсари. Первые из них, судя на свидетельствам наблюдателей, в постсоветский период настолько сплотили свои ряды и укрепили собственную ведущую позицию в системе государственного управления, что условия, при которой в борьбу за власть могли бы вступить различные землячества, кланы и региональные группировки, оказались максимально сужены. В этом – если судить по демократическим меркам – тоже хорошего, наверное, оказывается мало. Но режим власти сохраняет устойчивость, и зазор для провоцирования радикальных действий и дестабилизации общественно-политического положения в стране пока не открывается.

Специфика норм и традиций политической культуры цивилизаций центрально-азиатского происхождения обществ такова, что вот уже, по меньшей мере, тысячу лет правители приходят к власти и удерживают ее (на первых порах - во всяком случае) с опорой, прежде всего, на свое племя. Так было в X веке, когда представители племени кайи основали государство Газневидов, которое занимало территории Хорасана, Афганистана, Хорезма, Бухары, Гургана и северные провинции Индии. Так было в XI  веке, когда представители племени кынык создали державу Сельджукидов, государство, раскинувшееся от  долин Ферганы до берегов Средиземного и Эгейского морей. Двумя столетиями позже представители все того же племени кайи в Малой Азии заложили основы Османской империи.

Такая традиция сохранялась до второй половины XIX века в Кокандском ханстве (основанном династией племени мингов) и до начала XX века в Бухарском эмирате (находившемся под властью династии племени мангытов) и Хивинском ханстве (пребывавшем под началом династии племени коныратов).

С приходом советской власти эта традиция была прервана. Но после того, как наступили новые времена, особых препятствий для ее возобновления, похоже, не обнаруживается постольку, поскольку перерыв оказался по историческим меркам весьма непродолжительным. Во всяком случае, складывается впечатление, что в Туркменистане эта традиция уже взяла новый старт.

По сию пору большинство исследователей, занимающихся изучением роли государства в процессе демократизации центрально-азиатских стран, основное внимание уделяет социальной стратификации, политическим партиям и тому подобным современным понятиям. И, похоже, остающаяся же жизнеспособной реальность влияний устоявшегося традиционного кланового фактора на политическую систему этих обществ и на их государственные институты такими экспертами не в достаточной мере осознается, а порой попросту игнорируется. А между тем усиление его роли в общественно-политической жизни и активизация внутренне связанных системой неформальных норм и правил социальных групп сделались одними из важнейших определяющих характеристик политической жизни стран центрально-азиатского региона в постсоветский период, как это явственным образом видно на примерах Кыргызстана и Туркменистана.

 

ДЛЯ КАЗАХСТАНА ИМПЕРАТИВ НОМЕР ОДИН – ПОРЯДОК

Что же касается Казахстана, тут складывается несколько иная ситуация. Но тысячелетняя традиция и у нас не может не давать о себе знать. И поэтому, наверное, было бы нелишним все же попробовать вплести связанные с ней понятия в нормы и установки нашей современной демократической жизни. В странах с конфуцианскими традициями, в Южной Корее в частности, имеет место культ социальной иерархии и связанных с ней моральных правил. И это, как доказывает опыт южно-корейцев, совершенно не помеха демократизации. И главное в таком случае – не одна иерархия сама по себе, а ее совместимость со сводом моральных правил и обязательств. Конечно, без демократии нынче никуда. Но она сама по себе не является панацеей от всех проблем. И ее не построишь без всякого учета традиций, тем более тысячелетних, того или иного общества. Любая система государственного управления - и демократическая в том числе - тогда оказывается устойчивой, когда она адекватно отвечает превалирующим устремлениям общественных сил.

Мы уже имеем 28-летний опыт попыток построения демократии. Можно как угодно критиковать нашу политическую реальность, но у нас де-юре режим власти  демократический. А вот недовольных результатами граждан в обществе находится немало. И это в таких условиях, когда почти на всем постсоветском пространстве стремительно нарастает конфликтогенность на усугубляющем общую ситуацию фоне пандемии коронавируса. Так что ясно, что сильная централизованная система власти Казахстану необходима сейчас гораздо больше, чем даже в пору обретения независимости. Ибо тогда свобода, которая у большинства из нас ассоциируется с демократией как ее абсолютный синоним, была в обществе императивом номер один. Сейчас же уже совсем другое дело.

Теперь императив номер один - порядок. А обеспечить его с тем, чтобы предотвратить погружение общества в хаос и возрастание все более зловещих рисков для его безопасности с внешней стороны, демократия, тем более такая, какую нам (зачастую извне) предлагают или даже навязывают, просто не в состоянии. Когда отдельные деятели в Казахстане так же, как и в Кыргызстане, предлагают во имя стабильности и прогресса организовать «круглый стол» для переговоров официального руководства и оппозиционных сил, а потом выйти на создание правительства народного доверия, невольно удивляешься их наивности. У нас осложнившаяся в условиях пандемии деятельность исполнительной власти и так подвергается немалой критике. А тут - коалиционное правительство. Здесь уже будут для безответственности и перекладывания друг на друга вины все условия. И концов не найдешь потом.

Демократические реформы, конечно же, нужны. Но они должны проводиться с учетом специфики норм и традиций политической культуры местного общества. Демократия в действии - это, в общем-то, гармонизация людских устремлений и интересов, ибо через них и выявляются объективные закономерности и тенденции функционирования и развития общественно-политической и экономической системы при уже сложившихся условиях.

Тут еще вот о чем следует сказать. Это сейчас Иран, соседняя с нашим регионом страна, является крупным государством, олицетворяющим традиции 2500-летней персидской государственности и претендующим на статус региональной державы. Но на протяжении почти тысячи лет (то есть за исключением периода правления  династии Зендов в 1753-1794 годах), а именно с завершением правления династии Саманидов в конце X века в Мавераннахре и в начале XI века в Хорасане и до прихода династии Пехлеви к власти в Тегеране в 1925 году там властвовали тюрко-монгольского происхождения монархи. Именно они воссоздали и удержали Иран в его нынешних территориальных границах. Большей частью это были представители правящих династий кочевых тюркоязычных племен. В том числе: Джалаириды (династия племени джалаиры) – в 1340-1410 годах, Сефевиды (династия опиравшаяся, прежде всего, на племя устаджлы) - в 1501-1722 и 1729-1736 годах, Афшариды (династия племени афшары) – в 1736-1750 годах, Каджары (династия племени каджары) – в 1795-1925 годах. Современные азербайджанцы считают их азербайджанскими династиями, туркмены – туркменскими династиями.

 

ПРЕЖДЕ ЛЮДИ КАЗАХСКОГО ТИПА БЫЛИ РАСОЙ ГОСПОД

Мы же в Казахстане, приученные историческими кинокартинами и телесериалами воспринимать всех действовавших в прошлом на территории Малой Азии, Ближнего и Среднего Востока и Южной Азии вождей и воинов тюркских племен как представителей ближневосточного и кавказского типа народов, зачастую бываем склонны считать, что эти люди по внешнему виду и культуре имели мало общего с нашими казахскими предками.

Свидетельства же их европейских современников, непосредственно встречавшихся с ними, наводят на мысль об обратном. А именно - о том, что они были совершенно не похожи на современных азербайджанцев, мало похожи на  современных туркмен и очень похожи на нынешних казахов. Французский путешественник Жан Шарден дал в своем сочинении под названием «Journal du voyage du chevalier Chardin en Perse et aux Indes orientales par la mer Noire et par la Colchide, 1673-1677» («Дневник путешествия кавалера Шардена в Персию и Восточную Индию через Черное море и Колхиду, 1673-1677»), представляющем собой ценнейший источник для изучения Персии и других восточных монархий, достаточно однозначное представление на этот счет.  Он там, сравнивая персов и грузин, пришел с присущим европейцам его эпохи вульгарно-расовым предрассудком к заключению, что «представители аристократии (правящего класса, знати, дворянства) Персии являются самыми неприятными по внешности мужчинами в мире», потому что они  «короткорослые и толстые, с глазами и носом, как у китайцев, с плоским и широким лицом, и кожа у них желто-смуглая». И в ту пору люди с примерно таким же физическим обликом, похоже, составляли основу элиты обществ в Империи Великих Моголов (Индии) и, уже в несколько меньшей степени, в Османской империи (Турции). Такое впечатление, во всяком случае, складывается при знакомстве с путевыми записями указанного французского автора и других совершавших тогда поездки на Восток европейских путешественников. Но едва ли туркмен и, тем более, азербайджанец сочтет себя соответствующим вышеприведенному описанию.

Но почему так получается? Ведь вся соответствующая историографическая и справочная литература характеризует современных азербайджанцев и туркмен как непосредственных потомков и наследников тех самых кочевых тюркских племен и их лидеров, являвшихся на протяжении веков в прошлом тысячелетии  правящим классом и властителями в странах Ближнего и Среднего Востока.

В свете возникновения такого вопроса обращает на себя внимание сделанное в апреле 2018 года заявление помощника президента Ирана Али Юнеси о представителях тюркского населения страны, которые используют «азербайджанское, туркменское, кашкайское, хазарейское и хорасанское наречия тюркского языка». В своем интервью газете Kanun он назвал их «персами, говорящими на тюркском языке». Его высказывание вызвало бурю негодования со стороны последних. Если верить Али Юнеси, эти люди на самом деле не тюрки, а персы, и их родным языком всегда был фарси (персидский), а на тюркский язык они «перешли каких-то 300-400 лет назад». Напомним, что тот же Жан Шарден где-то 350 лет назад побывал в Иране и сделал вышеотмеченное наблюдение. Но нынешние иранские тюрки совершенно не согласны с выводом помощника главы государства про них самих. А ведь это - мнение не частного лица. Оппоненты помощника иранского президента в связи с этим высказыванием утверждали, что тот немного подзабыл историю. Но Али Юнеси, который в свое время являлся председателем Исламского революционного суда Тегерана, а затем руководителем политико-идеологического бюро Стражей исламской революции, явно не такое лицо, которого можно было бы упрекать в склонности к высказыванию непродуманных идей.  

И все же представляется определенным то, что в Иране и Турции правили в свое (и долгое) время династии племен огузов, современными носителями языков которых являются туркмены, азербайджанцы и турки. Но они, судя по историческим сведениям, не только воевали с государственными образованиями - преемниками Золотой Орды и Чагатайского улуса, но и регулярно получали пополнения в ряды своего воинства из причерноморских и центрально-азиатских степей. Вот тому косвенные подтверждения. У казахов есть такие устойчивые выражения «Көңілім Нілдей бұзылып» («Я был охвачен таким волнением, какое бывает с водами Нила»), «Ұлын – Ұрымға, қызын – Қырымға қондырған» («Сына пристроил в Румийском султанате, а дочь – в Крыму»), «Барар жерің Балқантау, ол да біздің көрген тау» («Отправишься в район Балканских гор, мы сами там тоже бывали»). То есть казахская историческая память много чего на этот счет помнит. Получается, что люди из наших краев не только отправлялись туда, но и возвращались оттуда. Иначе откуда бы взялись вышеуказанного характера устойчивые выражения?!

СЕЙЧАС УЖЕ ДРУГАЯ СИТУАЦИЯ

В марте нынешнего года казахстанские СМИ распространили информацию об обращении находившихся в Испании студентов КазНУ к МОН и МИД РК за помощью. Одна из них написала в Instagram следующее: «Мы подвергаемся буллингу и нацизму в Испании. Нам и хлеб в магазинах не продают, тыча пальцем: «Вы азиаты!», «Коронавирус!». Старшие кидают яйцами в нас, дети показывают свои передние и задние части тела, издеваясь над нами».

Вообще-то это – не просто буллинг и нацизм. Это – самый настоящий расизм. Расистские взгляды и презрительное отношение к восточным азиатам и африканцам глубоко внедрены в социальное сознание европейцев и всех тех, кто относит себя к белой или кавказской расе. До 1973 года в ряде западных стран действовали официально утвержденные нормы и правила, законодательно подкрепляющие низведение статуса так называемых «цветных» людей до уровня неполноценных и неполноправных граждан. В дальнейшем имели место кое-какие позитивные изменения, произведенные западными властями и якобы принятые западными обществами не в силу непреодолимого характера принуждения, а как бы в порядке проявления доброй воли. В результате получается примерно так, как в той истории про господина, который может вежливо обращаться с подчиненными ему людьми, будучи в спокойном расположении духа, и на чем свет стоит поносить и даже бить их, оказавшись в дурном настроении. Западный человек, исходя из своей однажды завоеванной позиции, продолжает ощущать себя хозяином положения в мире. Он до сих пор себе подобных официально называет просто людьми, а всех остальных – «цветными людьми» (colored people).  

Довольно распространенное в нашей казахской среде заблуждение состоит в том, что мы исходим из того, что европейцы и, если взять шире, все те, кто относит себя к белой или кавказской расе,  воспринимают нас в качестве таких же, как они сами, людей. Но это не так и, скорее всего, никогда не будет так.  Если это помнить, неприятные неожиданности, какими бы они ни оказались, не застанут нас врасплох.

Чувство расового превосходства европейца – это самоощущение долговременного победителя. В прежние времена, то есть на протяжении, по меньшей мере, семи столетий или c XI века до XVIII века, оно на большей части Евразии было, по всей видимости, свойственно людям казахского типа. Они тогда составляли расу господ в Турции, Ираке, Иране, Афганистане и Индии – то есть на всем пространстве от Балканских гор до Бенгалии. Эти кочевники жили там столетиями, не меняя своего родоплеменного образа жизни и практически не смешиваясь с местными народами – видимо, из боязни, что в противном случае они могут раствориться в среде тамошнего населения и утратят главенствующее положение (что в конечном итоге, надо полагать, и произошло). К примеру, племя устаджлы, являвшееся столпом Сефевидской державы, как считается, в XI веке поселилось на территории от Астраабада до Сирии. Его предводителей при дворе иранского шаха Жан Шарден увидел во второй половине XVII века такими, как это описано выше. Получается, азиатские кочевники выше всего ценили свое естество, которое служило олицетворением их господствующего положения.

С наступлением так называемого Нового времени они стали постепенно проигрывать другим и, в конце концов, утратили свое господство в Передней и Южной Азии. И теперь уже людей их расового типа зачастую третируют как второсортных или даже третьесортных людей. Подтверждение тому то крайне унизительное положение, в которое уже давно поставлены в Пакистане, Афганистане и Иране хазарейцы – схожий с казахами по своему физическому типу и родоплеменному составу народ.  

С подобной же ситуацией люди с восточно-азиатской внешностью могут столкнуться во всех тех регионах (Европе, Северной Аме­­рике, Австралии, Западной и Южной Азии, Северной Африке), которые в свое вре­­­­­мя европейскими классиками антрополо­­гии были определены как зоны обитания пред­­­­­ставителей европейской или кавказской ра­сы. Такая вот существует реальность. И это тот мир, в котором мы живем в настоящее вре­мя.

Ахас ТАЖУТОВ

3290 рет

көрсетілді

4

пікір

Біздің Telegram каналына жазылыңыз

алдымен сізді қызықтыратын барлық жаңалықтарды біліңіз

TENGE MONITOR №15

15 Сәуір, 2021

Жүктеу (PDF)

Редактор блогы

Рымтай сағынбекова

“TENGE MONITOR” газетінің Бас редактордың міндетін атқарушы